Тема грядущей войны в отечественной фантастике.
Очерк 2. Инструмент по переустройству общества.
Революция 1917 года трактовалась молодым советским обществом как прорыв в «абсолютное будущее». Декларация великого социального эксперимента и ощущение «молодости эпохи» вызвали появление в сценариях грядущих войн никогда не существовавшего на Западе социально-классового мотива.
Грядущая война приобретала черты классового противостояния и очень часто декларировалась как пролог к грядущей мировой революции.
С другой стороны, характерной чертой истории советского общества 1920-х годов являлись так называемые «военные тревоги». В историографии это определение прочно утвердилось за социально-политическим кризисом 1927 года, связанным с угрозой скорой войны, однако внимательное изучение современными историками (А.В.Голубев и другие[1]) общественных настроений на протяжении всего периода 1922-1929 годов доказывает, что «военные тревоги» возникали постоянно. Мир представлялся общественному сознанию молодого советского общества короткой передышкой перед новой неизбежной войной. На протяжении всех 1920-х годов любое событие, происходившие на международной арене и как-то затрагивающее Советский Союз, воспринималось массовым сознанием, прежде всего, как признак надвигающейся (а нередко – начавшейся) войны. В подобных условиях романы о будущей войне – «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого, «Трест Д.Е.» Ильи Эренбурга, «Иприт» Всеволода Иванова и Виктора Шкловского, «Машина ужаса» (1925) и «Бунт атомов» (1928) Владимира Орловского, «Я жгу Париж» Бруно Ясенского, «Борьба в эфире», «Властилин мира» и «Продавец воздуха» Александра Беляева – расходились у читающей публики «на ура».
Роман «Гиперболоид инженера Гарина», созданный Алексеем Толстым[2] является классическим произведением жанра «военно-утопического романа». Это утверждение может показаться нашим читателям спорным, ведь в центре сюжета – авантюра инженера Гарина, стремившегося к мировому господству через новое оружие и военно-экономическое сокрушение своих врагов.
Но.
Во-первых, оказывается, что окончательный вариант сюжета очень отличается от первоначальной заявки 1924 года Государственному издательству, по которой роман должен был состоять из трех частей: «авантюрной, героической и утопической». На выходе писатель ограничился авантюрной частью и фрагментом героической составляющей заявки. Хотя план третьей части, называвшейся «Судьба мира» сохранился:
«Война и уничтожение городов. Роллинг во главе американских капиталистов разрушает и грабит Европу, как некогда Лукулл и Помпей ограбили Малую Азию.
На сцену опять выступает Шельга. Борьба его с Керром и убийство Керра.
Россия переоснащает свои химические заводы на оборону.
В Париже начинается революция.
Роллинг руководит при помощи Мишеля бандами анархистов.
В то же время на острове Гарин готовится стать властелином мира.
Зоя Монроз страстно влюблена в Хлынова. Гениальный план Хлынова. При помощи Зои выполняет его. Гибель Гарина. Хлынов взрывает остров.
Хлынов летит в Париж и бросается в гущу борьбы. Поражение анархистов. Гибель Роллинга. Победа европейской революции.
Картины мирной роскошной жизни, царство труда, науки и грандиозного искусства»[3].
То есть, первоначально Алексей Толстой планировал написать роман о великой европейской войне, и спровоцированной этой войной революции. Но по мере написания замыслы менялись, частный сыщик Керр превратился в Тыклинского, Мишель стал Гастоном Утиный Нос, скукожилась роль Степана Хлынова, а Алексея Толстого все больше и больше занимала авантюра инженера Гарина, отодвигая мировую войну и революцию на второй план. Не даром в окончательном варианте роман заканчивается сценой на коралловом острове, где коротают дни потерпевшие кораблекрушение Гарин и Монроз. А весь мир остается как бы в стороне…
Не удалось читателям полюбоваться на «картины мирной, роскошной жизни, царство труда и грандиозного искусства». Но это не значит, что процитированная нами заявка на роман плоха. Нет, она по-своему хороша, и даже во многом продолжает оставаться актуальной. Во всяком случае, она созвучна многим современном произведениям, которые рассмотрены в заключительной части нашей статьи. И если Алексей Толстой отказался представить читателям «Роллинга в главе американских капиталистов, разрушающего и грабящего Европу», то это причуды творчества, а не изъян идеи. Во всяком случае, мы совсем недавно (и пяти лет не прошло!) видели этого «Роллинга руководящего с помощью Мишеля бандами анархистов». Во время присно памятных «цветных революций». А там и до грабежа Европы недалеко…
То есть первоначально в задумке писателя к роману лежала самая натуральная грядущая Вторая Мировая война. Но из творческих соображений Алексей Толстой свел ее к «конфликту низкой интенсивности» сначала между Петром Гариным и Шельгой, Петром Гариным и Роллингом, потом между «Пьером Гарри» и Северо-Американскими Соединенными Штатами.
Во-вторых, в романе «Гиперболоид инженера Гарина» Алексей Толстой использовал идеи и сюжетные ходы, которые широко использовались в последующих советских фантастических романах о грядущей войне.
1. Волшебное изобретение, дающее владельцу огромную власть. Адское оружие и универсальный инструмент «в одном флаконе».
2. Недобросовестный изобретатель (по совместительству – триксер, нарушитель всех и всяческих писанных и неписанных норм), угрожающий миру. По развитию сюжета оказывается не изобретателем, а профанатором, похитителем секрета изобретения у сумасшедшего профессора, и довольно банальным пошляком, раз за разом разыгрывающим один и тот же прием с двойником.
3. Сумасшедший профессор, оказывающийся подлинным автором всех идей, двигающих сюжет.
3. Герой, преследующий недобросовестного изобретателя – триксера. Вслед за триксером явился к нам прямо из русской волшебной сказки.
5. Маленький помощник героя. Родом оттуда же.
6. Сциентичность фантастики: подробное описание сущности «волшебного изобретения» и рабочая гипотеза строения Земли, обосновывающая основную интригу сюжета – борьбу за «оливиновый пояс»
7. Внутренний конфликт капиталистической системы – «пес поедает псов» - приводящей и установлению мировой диктатуры одного человека.
8. Удар в слабую точку мировой капиталистической системы для начала всемирной революции: Петр Гарин помог Шельге раскачать и обрушить мировую капиталистическую систему. Создается впечатление, что пресловутый Виктор Суворов-Резун перед написанием «Ледокола» перечитывал Алексея Толстого…
В 1925 году Всеволод Иванов и Виктор Шкловский написали фантастический роман «Иприт»[4]. Этот роман стал единственным совместным произведением двух талантливых и известных в свое время авторов, и скоро был незаслуженно забыт. Незаслуженно потому, что это бурлеск, фантасмагория, написанная стильно, нарочито небрежным языком скорописи, и текст летит вперед, не замечая подчеркнуто небрежных стыковок. И вот главный герой на борту тонущего судна извлекает маузер прямо из воздуха, немецкий шпион меняется местами с преследующим его китайским коммунистом, мелкого клерка сначала объявляют богом, а потом сажают на цепь, медведя сажают в тюрьму, а потом превращают в миллионера, а мужчина вдруг оказывается женщиной… В романе много отсылок как на произведения самих авторов («Бронепоезд 14-69»), так и на произведения современников, начиная с платоновского «Котлована» и кончая красновским «Чертополохом».
Фантасмагорию пересказать трудно, почти невозможно. Но роман «Иприт» оказался забытым, в отличие от «Гиперболоида инженера Гарина», поэтому краткий пересказ сюжетной линии все-таки необходим. В романе значительное количество персонажей, но главные герои романа – матрос Павел Словохотов, герой гражданской войны, «командир канонерской лодки «Камбала» из Азовской флотилии, начальник команды ломаных аэропланов, установленных на товарные платформы и передвигающихся с помощью пропеллеров» (из этого описания нашим читателям уже ясно, что перечисленные «рода войск» относятся к разряду несуществующих) и его дрессированный медведь Рокамболь, который умеет ходить на задних лапах, выполнять комплекс физкультурных упражнений и приёмы с пулеметом (этим самым Всеволод Иванов и Виктор Шкловский на двадцать лет предвосхитили появление главного антисоветского штампа «холодной войны» - вооруженного до зубов медведя).
Словохотов и его медведь переживают феерические изменения в судьбе: главный герой пытается контрабандой провести медведя в поезде, попадает из-за этого в милицию, устраивается туда работать вместе с медведем, совершает из-за медведя должностной проступок, бежит от ареста на мотоцикле, на барже, на гидросамолете и оказывается, в конце концов, на пароходе «Ботт», плывущем в Южную Африку. Вместе с медведем. Но пароход тонет, подорвавшись на мине, а выброшенного на ирландский берег Словохотова принимает за Тарзана (главным образом за счет присутствия рядом с телом хозяина медведя) экзальтированная англичанка Сусанна Монд… Показательно, что Словохотов и Рокамболь здесь – персонажи «не действительного, а страдательного залога». Они вляпываются в события, а не руководят ими. Эпизоды приключений героев авторы перемежают картинами будущей светлой жизни Советского Союза – орошенные степи Поволжья, караваны судов, которые ведет один человек, самолеты Добролета, уничтожающие саранчу, город Ипатьевск – центр советской химической промышленности и науки, освоенная и обжитая Новая Земля.
Но вот в фантасмагорию вплетаются ноты трагедии. Начинается революция в Индии, а затем волнения в Китае. Ответ колонизаторов предельно жесткий – Индия залита ипритом. Однако Китай успевает вступить в СССР, восстают Индонезия и Ява. Происходит революция в Польше, и вот уже Пилсудский растерзан толпой польских пролетариев прямо в Бельведере (sic!). Война Запада против СССР становится неизбежной. К этому призывает Рек Кюрре, бывший промышленный шпион, чудом избежавший ареста в СССР, понравившийся «сильным миром всего», провозглашенный и «пропиаренный» этими «сильными» в качестве нового бога. Империалисты решают задушить Советский Союз в прямом смысле этого слова – ипритом, и вот город Ленинстрой (так в книге!) умирает прямо во время киносеанса под открытым небом, отряды Добролета сражаются в небе с английской авиацией, на Москву падают радиоуправляемые снаряды, а английский коммунист, товарищ Роберт Нетлох взрывает вместе с собой высадившийся на Новой Земле английский десант. Для уничтожения противников «цивилизованного мира» империалистам нужно 1 500 000 тонн иприта. Это количество берется поставить профессор химии Монд, который накачивает своих рабочих специальным «бессонным» газом «сусанитом», чтобы они работали в три смены круглосуточно. По своим качествам «сусанит» - это типичное «волшебное» изобретение. А профессор Монд – профанатор, укравший идею «сусанита» у сумасшедшего надсмотрщика из Южной Африки, наблюдавшего за своими рабами и случайно открывшего свойства этого газа. Но у Советского Союза тоже есть «волшебные изобретения» - «целлюлоза инженера Ши», из которой делают самолеты и «противогазы инженера Ши», а также специально выведенный орешник «ХЗЩ» (для тех, кто в танке – «Химикозащитный»), списанный, как я полагаю, с красновского чертополоха.
То есть в изображении Всеволода Иванова и Виктора Шкловского Вторая Мировая война – это война химическая: «Это воевали не люди, это воевали химические фабрики, и люди исполняли обязанности реактива на те или иные газы»[5].
Ходящий по Лондону в личине Тарзана Павел Словохотов видит, как злорадствуют над советскими потерями английские хозяева жизни. Он становится прилежным учеником профессора Монда (тем более что он boyfriend его дочери), познает все тайны и тонкости этой «царицы наук» и осуществляет против Лондона дерзкую химическую диверсию: запускает по трубам, отсасывающим на перерабатывающую станцию каминный дым, сонный газ. После этого лишенный сна пролетариат Англии восстает, и совершается мировая революция. Павел Словохотов возвращается на родину в аэроплане. На шее его висит влюбленная Сусанна Монд, в ногах лежит связанный бог Рек Кюрре, в подвешенном к самолету саркофаге Тутанхамона посапывает медведь Рокамболь в мантии английского короля. Но это еще не конец сюжета… Это промежуточный итог. К концу романа мы еще вернемся немного позднее.
Когда автор статьи впервые читал «Иприт», ему показалось, что это пародия на «Гиперболоид инженера Гарина». Действительно, главные герои – и Гарин, и Словохотов – люди авантюрного склада, оба спасаются от постоянного преследования и переживают по ходу сюжета самые невероятные приключения. Их преследуют второстепенные персонажи: Гарина – Шельга, Словохотова – Сарнов. Первый желает возвратить на Родину изобретение Гарина, второй хочет вернуть Словохотова для справедливого пролетарского суда, поскольку принимает его за шпиона Река Кюрре. Однако это предположение снимается тем, что эти романы писались параллельно. Первый вариант «Гиперболоида», как и «Иприт», вышел в 1925 году[6]. Просто писатели использовали сюжетные ходы и приемы, характерные для того времени.
Роман «Трест Д.Е. История уничтожения Европы»[7] был написан Ильей Эренбургом в феврале-марте 1923 года в Берлине, в том же году он вышел в издательстве «Геликон», затем – в Харькове и Москве. Это сатирический памфлет, повествующий об уничтожении Европы трестом, спонсированным крупнейшими американскими миллиардерами. Для осуществления своих планов американский трест использует фашистскую Францию, которая одну за другой уничтожает европейские страны, и напоследок гибнет сама. Во главе треста стоит Енс Боот, сын голландки и принца Монакского, человек без семьи и родины, побывавший артистом цирка, альфонсом, жиголо, солдатом Первой Мировой войны, краскомом Красной Армии, международным магнатом. Этот законченный авантюрист не находит себе места на земле, пока в голову ему не приходит идея уничтожить Европу. Заручившись поддержкой американских миллиардеров Джейбса, Хардайля и Твайвта, он разрабатывает план, который последовательно выполняет в жизнь.
Енс Боот приводит к власти во Франции фашистов и натравливает их на Германию. Германия удушена отравляющими газами и срыта тяжелыми танками. Далее Боот стравливает страны-лимитрофы и Советскую Россию, которые благополучно взаимно уничтожаются. Правда, приходится добивать этих настырных русских бациллами чумы, которая внезапно перекидывается на Балканы. Огромное пространство от Рейна до Урала оказывается безжизненной пустыней. Далее настает очередь Великобритании, в которой из за тяжелейшего экономического кризиса джентльмены начинают поедать джентльменов, Италии, Испании и Скандинавии, вымирающих от неизвестных болезней. После этого в победоносной Франции начинается гражданская война между фашистами и коммунистами, которые уничтожают друг друга. Точку в европейской истории ставит Енс Боот, своими руками затапливающий парижское метро, где последние коммунисты добивают последних фашистов. Показательно, что главный герой Эренбурга каждый раз едет в обреченную страну, чтобы своими глазами видеть, как претворяется в жизнь его план. Такую извращенную психику придумал ему автор.
В 1927 году во Франции был опубликован фантастический памфлет бывшего помощника посла Французской республики в СССР Поля Морана «Я жгу Москву». Содержание романа вытекает из его названия: «цивилизованная» «свободная» Франция то ли должна сжечь (то ли уже сжигает) «коммунистическую Москву», как она сделала уже один раз в 1812 году. Большего о содержании этого произведения сказать нельзя, в советское время роман Поля Морана иначе как «грязный и злобный пасквиль» не упоминался. Но возмущена была не только правящая советская элита, скандализирована была и советская богема 20-х годов, узнавшая в карикатурных образах главных героев книги «властителя умов» тогдашней коммунистической интеллигенции Владимира Маяковского, его жену Лилю Брик и ее первого мужа Осипа Брика. (Для образованной московской публики выход книги на французском языке барьером не стал.)
Для Москвы, для ее литературных кругов все личности, все их непростые отношения, вся обстановка, представленная там, были узнаваемы до мелочей. Так французский журналист Моран «отблагодарил» семью Маяковского за гостеприимство. Карикатурно изображались не только интимные отношения коммунистической интеллигенции, но и многие реалии московской жизни. Чего стоит хотя бы такая картинка: «...У мавзолея два неподвижных солдата вытянулись в струнку по сторонам гробницы, как у лотка с мороженой осетриной». Не удивительно, что перевод книги Морана, сделанный Владимиром Марамзиным существует только в виде рукописи, и представления о её содержании автору статьи пришлось воссоздавать по разбросанным в Интернете источникам.
Но возмущены книгой Морана были не только в СССР, но и друзья Советского Союза за рубежом. Особенно возмутился живущий во Франции польский эмигрант Бруно Ясенский, в то время – член Французской коммунистической партии. Всего за три месяца он пишет свой роман «Я жгу Париж», в котором описывает восстание пролетариата в городе Париже после объявления войны Советскому Союзу, борьбу с чумой и блокадой правительственных войск, наконец, призыв Парижа к восстанию всего европейского пролетариата[8]. Роман был напечатан несколькими выпусками в 1928 году в газете «Юманите», что привело к высылке Бруно Ясенского из Франции. С 1929 года он жил и работал в СССР, написал несколько повестей и роман «Человек меняет кожу» о сооружении большого оросительного канала в Таджикистане, об английских шпионах, недобитых басмачах и бдительных чекистах. По иронии судьбы именно «бдительные чекисты» поставили точку в творчестве Бруно Ясенского, арестовав и расстреляв его по доносу в 1937 году.
Илью Эренбурга часто упрекали за «Трест Д.Е.», поскольку он не показал в романе революционных сил, способных предотвратить уничтожение Европы. По-видимому, Эренбург действительно не увидел их в Германии 1922 года. Но Бруно Ясенский, свидетель восстания в Кракове 1923 года и коммунистический агитатор в Париже, эти силы видит и описывает в своем романе «Я жгу Париж» - это французские рабочие и китайские коммунисты-эмигранты. Своеобразна композиция романа. Порой он распадается на самостоятельные художественные повествования о жизни отдельных персонажей, но месте с тем произведение не утрачивает целостности. Отдельные человеческие судьбы сплетаются в сложный узел фантастических, но в тоже время реалистичных по своей сути событий. Богат и сочен язык Бруно Ясенского: «Когда после целого дня бесплодных поисков работы Пьер возвращался в город каким-то незнакомым переулком, был вечер, и вогнутые квадраты окон начинали уже фосфоресцировать внутренним потаенным светом. Улица пахла подсолнечным маслом, теплом непроветренных квартир, священным торжественным часом обеда. Жадный, прирученный голод, как дрессированный зверь, лег у порога сознания, не смея перешагнуть его, лишь довольствуясь тем, что каждая мысль, желая туда попасть, принуждена была через него переступить». Ясно, что это проза поэта, привыкшего иметь дело с метафорами и рифмой.
Роман начинается с истории маленького человечка, безработного Пьера, в силу своей темноты обманутого хозяевами и ставшего сначала штрейкбрехером, а потом и диверсантом. Это он влил бациллы чумы в водопроводную систему Парижа, после того, как правительство и войска оставляют город по Плану «Зет». План «Зет» был разработан на случай восстания пролетариата, которое и произошло, после того, как Англия и Франция объявляет войну Советскому Союзу. Войну провоцирует своими действиями Польша, а страны «Антанты» только влезают в готовый конфликт. Во главе новой Коммуны – Парижского Совета встают рабочие-парижане Лаваль и Лекок. Одновременно в Латинском квартале китайские студенты во главе с коммунистом П’ан Тцян-куэем создают Китайский сеттльмент. П’ан Тцян-куэй мобилизует сорбонскую интеллигенцию на поиски противоядия от чумы. Этот железный человек (Бруно Ясенский подробно излагает историю его жизни, жизни революционера-подпольщика) приказывает расстреливать в своем Китайском сеттльменте всех заболевших при появлении первых симптомов чумы. Лаваль и Лекок пытаются прорвать блокаду и доставить продовольствие в голодающий и умирающий город. Но одновременно с большевистскими правительствами Совета и Китайского сеттльмента возникают разнообразные буржуазные правительства: еврейское гетто, Бурбонская монархия, Русская концессия (разумеется, белая), республика полисменов острова Сотэ. Антиподом П’ан Тцян-куэя в романе является ротмистр Соломин. Они оба прошли горнило гражданских войн. Но П’ан Тцян-куэя невзгоды и борьба закалили, как сталь, а в ротмистре Соломине они выжгли все человеческое. Поэтому в решительный момент он не сумел отрешиться от идеи мести большевикам и сосредоточится на спасении себя и своих людей от чумы.
Еще одним антиподом П’ана, тщательно и художественно выписанным Бруно Ясенским, является миллионер Давид Лингслей, приехавший в Париж на переговоры американских и французских капиталистов. В момент эвакуации города французские миллионеры «забыли» своих американских коллег. Оставшись «один на один» с чумой Лингслей переживает глубокий экзистенциальный кризис, заново переоценивает свою прежнюю жизнь: «Жизнь оказалась предприятием убыточным, и мистер Давид Лингслей чувствовал, что он без сожаления закрывает ее торговую книгу. Стоило ли ему двадцать долгих лет, днем и ночью, как каторжнику, вертеть тяжелые жернова миллионов, обильно смазывая их липким красным маслом, чтобы в момент подведения баланса убедиться, что в трудолюбиво сооружаемых амбарах вместо муки миллионами расплодились крысы цифр, чудовищная, несметная армия, вечно голодная и алчная, точащая уже зубы на него самого – на него, который мнил их своим орудием, средством, а внезапно оказался сам лишь средством для какой-то неведомой цели».
Между тем П’ан Тцян-куэй сам заболевает чумой. Только железная сила воли позволяет ему не только скрывать болезнь, но и продолжать руководить сеттльментом. Получив из лаборатории извещение, что получены антитела для борьбы с действующим штаммом чумы, он отдает последние распоряжения о производстве вакцины и распространении ее в первую очередь в Латинском квартале и квартале Бельвиль, а потом и по остальному Парижу. После чего приводит в исполнение собственный приказ о ликвидации всех заболевших, стреляя в висок из револьвера.
Какие же характерные приметы времени прочитываются в рассмотренных романах?
Во-первых, война в романах 1920-х годов приобретает черты социального противостояния: фронт будет проходить не только по географическим границам государств, но и внутри общества. Против нас будут все богатые, за нас будут все бедные и угнетенные. Декларируется победа Советского Союза не за счет лучшей военной техники, а за счет превосходства социального строя и поддержки мирового пролетариата. Дело неизменно заканчивается Мировой Социалистической революцией.
Во-вторых, поражает научно-просветительский энтузиазм рассмотренных произведений, которые постулируют мистическую роль науки в юном советском обществе. Особенно рельефно феномен обожествления науки и техники как один из важнейших принципов мироощущения людей Коммуны прослеживается в романах Алексея Толстого и Иванова со Шкловским. То один, то другой персонаж этих писателей – Роллинг, Гарин, Манцев, Нетлих, Син-Бин-У – останавливается, чтобы прочитать читателям маленькую лекцию по химии, по устройству гиперболоида или планеты Земля, о значении течения Гольфстрим в геополитике или о значении химических удобрений в сельском хозяйстве. В романах Эренбурга и Ясенского нет прямых дидактических лекций по науке. Но Ясенский описывает работу сорбонской лаборатории, которая ищет противоядие против страшной бациллы чумы. В романе Эренбурга все научные изобретения, уничтожившие в конце концов Европу, также описаны довольно сциентично.
В-третьих, герои писателей обладают огромной индивидуальной свободой и ничем не ограниченной инициативой. Главные персонажи рассмотренных произведений – Петр Гарин, Павел Словохотов, Енс Боот – триксеры, нарушители всех и всяческих норм и установлений. Только Петр Гарин злой триксер, Павел Словохотов триксер классический, Иванушка Дурачок, а в мотивах Енса Бота, похоже, не разобрался бы сам доктор Фрейд. Триксер постулирует абсолютную внутреннюю свободу, что было созвучно самой эпохе, эпохи свободы, эпохе поисков, многочисленных социальных экспериментов. Показательно, что два известных всей стране литературных персонажа, появившихся в рассматриваемую эпоху – Остап Бендер и Буратино – тоже триксеры. Это была эпоха триксеров. Только китаец П’ан Тцян-куэй далек от триксерства. Он ближе к позднейшим литературным и кинематографическим коммунистам из вольфрамомолибденового сплава. Хотя и в его жизни был период триксерства – детство, когда он похитил у уличного гадателя и утопил «Книгу перемен».
Но не только триксеры были характерными героями эпохи. Революция разбудила широкую инициативу людей, что отражала современная событиям литература. По своей инициативе преследует Гарина Шельга: «Даю слово коммуниста – убить вас при первой возможности , Гарин… Даю слово отнять у вас аппарат и привезти его в Москву…» По своей инициативе водолив Сарнов и китаец Син-Бин-У из романа «Иприт» становятся сыщиками, преследующими Павла Словохотова, которого они приняли за немецкого шпиона Кюрре. По своей инициативе китаец Чуг из «Треста Д.Е.» поднимает разбитую Красную Армию на Польшу: «Товарищи, ворочай оглобли. Идем бить их! Мать!.. Даешь Европу!» Их никто не уполномочивал.
Вот в этом и загвоздка – их никто не уполномочивал. Ни Совнарком, ни ЦК ВКП(б), ни даже ГПУ. А в конце 1920-х – начале 1930-х годов перечисленные учреждения все сильнее накладывали свою руку на общественную инициативу. И вот уже Всеволод Иванов и Виктор Шкловский сами разрушают построенный собственными руками мир в последних главах своего романа, сводя его к безответственным россказням сельского чудака Павла Словохотова. Они будто бы сами испугались своей выдумки, и поспешили её дезавуировать. Может быть, в этом и состоит главная неудача романа «Иприт» - что писатели испугались Системы, которая уже дышала им в затылок. Хотя заключительная сцена должна была рождать еще больше вопросов к авторам со стороны Системы, ибо превращает весь роман в горячечный бред отравленного ипритом человека. Отравленного, надо понимать, в грядущей войне…
Что же касается сюжета грядущей войны, то романы 20-х годов видят два возможных варианта сюжета грядущих войн.
Вариант первый: 1) Начинается межимпериалистическая война из-за внутренних противоречий капиталистической системы; 2) Империалисты втягивают в свою войну СССР или же советские добровольцы сами принимают участие в империалистическом конфликте, защищая интересы Советского государства; 3) Вступление СССР в войну (или действия советских добровольцев) меняет характер этой войны, провоцирует восстание пролетариата в других странах и начало Мировой Социалистической революции.
Вариант второй:1) Империалисты первыми нападают на СССР, чтобы предотвратить пролетарскую революцию в колониях или в своих собственных странах; 2) На начальном этапе войны СССР несет ощутимые потери в населении и в территории; империалисты торжествуют; 3) Собравшись с силами, СССР наносит ответный сокрушающий удар; одновременно вспыхивает восстание европейского пролетариата.
4) В обоих вариантах сюжета войну провоцирует «волшебное» изобретение (или изобретения – во множественном числе), которое используется как оружие для достижения мирового господства.
Только роман Ильи Эренбурга выпадает из этой схемы, ибо никакого победоносного восстания пролетариата в нем не происходит, и Европа в результате внутриевропейской войны с применением оружия массового поражения превращается в обезлюдивший континент. «В общем, все умерли» ©… Обычно же грядущая война в романах авторов 1920-х годов описывается как революционно-классовая, по типу российской гражданской войны, но во всемирном масштабе. Это характерно для всех четырех рассмотренных романов, но сильнее всего выражено у Бруно Ясенского. Главным ударной силой империализма в романах оказываются попеременно Франция или Англия. В них и начинаются революционные события.
***
1929 год принято называть «годом Великого перелома». Именно тогда было принято решение о сворачивании НЭПа и переходе к сплошной коллективизации. И именно в это время появляются переходные научно-фантастические произведения, где идея грядущей войны как социального противостояния сменяется идеей войны как противостояния технологичнского. В качестве примера можно привести рассказы Сергея Беляева «Истребитель 17-Y» (1928), (переработан в последствии в роман «Истребитель 2-Z»), Виктора Левашова «Танк смерти» (1928), Михаила Ковлева «Капкан самолетов» (1930), повесть Анатолия Скачко «Может быть, завтра...» (1930)[9]. В этих рассказах и повестях появляются сверхсовременные и неуязвимые самолеты, сверхпроходимые танки, зенитные орудия, стреляющие на звук, многомоторные дирижабли.
Чтобы наглядно представить разницу между «военно-утопическим романом» образца 20-х годов и 30-х годов, достаточно рассмотреть различия двух произведений писателей-однофамильцев: научно-фантастического романа «Радиомозг» Сергея Беляева (1928)[10], и романа «Властелин мира» Александра Беляева (1929)[11].
Сюжет обоих романов весьма схож. В руках безнравственных людей оказывается волшебное изобретение, позволяющее им читать и записывать мысли людей, а также излучать безотказные мысленные приказания. Этими маньяками овладевает идея мирового господства. Они начинают действовать. Все мировое сообщество ищет защиту от нового оружия. Им оказывается аналогичное изобретение нашего соотечественника, и претенденты на мировое господство оказываются побежденными.
Такое сходство не случайно. На конец 1920-х приходится первый пик интереса к проблемам телепатии и управления поведением человека на расстоянии, и с тех пор этот интерес периодически возвращается. В 20-е годы этот интерес стимулировали лабораторные опыты по мысленному внушению на расстоянии, проведенные академиками В.М.Бехтеревым и П.П.Лазаревым, а также инженером Б.Б.Кажинским. Последнего ученого, большого энтузиаста своего дела, популяризатора идеи телепатии, А.Р.Беляев вывел героем своего романа под фамилией Качинского.
Более любопытны различия сюжета романов.
В романе Сергея Беляева «Радиомозг» подданные одной и западноевропейских стран братья Гричары крадут изобретение советского доктора Таха, который научился улавливать и записывать це-волны, излучаемые мозгом. Гричары усовершенствовали чужое изобретение и «не только умеют читать на расстоянии мысли людей, которые им нужны, но и приспособили микроволны для воздействия на центральную нервную систему людей. Это своего рода массовый гипноз на расстоянии». От их аппарата не может укрыться ни одна человеческая мысль. Гричары угрожают, что их радиомозг способен излучить целую серию волн, «которые вопьются в мозги людей, заразят их мыслями, повинуясь нашей с братом воле, и люди сойдут с ума, истребляя друг друга в последней войне. И тогда останемся только мы и наш радиомозг».
Этому шантажу кладет конец СССР. Положение обсуждается в ЦК ВКП(б) и Совнаркоме. И вот на завод «Красный химик», где уже работает в качестве специалиста доктор Тах, приезжает Глаголев – «главный начальник химической промышленности Союза». Он выступает на митинге рабочих завода:«Шайка международных аферистов, завладевшая изобретением доктора Таха, в настоящее время ведет, пользуясь це-лучами и передачей их на расстояние, явно шантажную деятельность. Она шантажирует нас и правительства, с которыми мы находимся в дружественно-деловых отношениях… читает мысли наших полпредов и дипкурьеров, прерывает дипломатические переговоры, одним словом, всячески нам пакостит… Этому надо положить конец. Широкое производство экранов советского врача Таха должно быть налажено нами в кратчайший срок. Врага надо бить его же оружием. Наши ученые должны разработать вопрос о передаче непосредственно нервных це-волн на далекие расстояния, чего мы еще делать не умеем. В этом мы отстали от наших врагов, мы должны их в этом догнать и перегнать. Мы должны сделать это во что бы то ни стало». И коллектив завода достойно справился с заданием партии и правительства: экраны конструкции доктора Таха защищают советских граждан от це-лучей радиомозга братьев Гричаров, а советские ученые строят собственный радиомозг. То есть изобретатель Тах опирается на мощь и поддержку всего советского народа.
В романе Александра Беляева «Властелин мира» открытие практической телепатии делают одновременно два человека – Штирнер в Германии и Качинский в СССР. Первый – клерк в крупном германском банке Готлиба и ученый-любитель с радиотехническим образованием – совершает открытие чисто случайно. Второй, инженер и ученый, посвятил жизнь любимому делу. Однако природная наблюдательность, гибкий ум и бешеная энергия делают Штирнера лидером этой гонки, он начинает с опытов над собаками, конструирует одну за другой несколько установок для чтения чужих и внушения своих мыслей на расстоянии, попутно открывает и защиту от своего собственного изобретения. Его толкает вперед жажда господства над миром. От опытов с собаками он переходит к опытам над людьми, подстраивает своему хозяину-банкиру несчастный случай, захватывает через подставное лицо банк, устраивает биржевую панику, подминает под себя Берлин, потом Германию и всю Центральную Европу. Перед ним последовательно пасуют частные сыщики, полиция и армия. Рабочие на предприятиях становятся рабами Штирнера. Показательно отношение Штирнера к любимой женщине. Сначала Штирнер кладет банк Готлиба к ногам Эльзы Глюк, но, в конце концов, превращает ее в свою послушную марионетку. Подвел капиталиста хватательный рефлекс…
В поисках равного оружия противники Штирнера, Готлиб-младший и Зауэр, обращаются к московскому «недипломированному ученому» Качинскому. Качинский привозит в Германию свою установку, и начинает «немую войну» со Штирнером. Установка Штирнера мощнее, но установка Качинского мобильнее, она размещена на машине и может перемещаться. К тому же Качинский не делает секрета из схемы своего устройства, и его излучающих установок становится все больше и больше. Они могут непрерывно посылать сигнал в логово Штирнера, в то время как направленный луч стационарной установки Штирнера описывает окружность. Наконец Штирнер изнемогает от борьбы, разочаровывается в целях мирового господства, осознает страшную цену, которую он заплатил за свой успех, и кончает жизнь самоубийством. Самоубийство это, однако, своеобразное: он стирает свою память с помощью собственной установки. Показательно, что в этом романе ученый Качинский добивается победы практически в одиночку.
В романе Сергея Беляева на сцену выведены социальные силы, и конфликт вокруг радиомозга приобретает характерный для 1920-х годов социально-классовый мотив. У Александра Беляева война будущего показана как война технологий. Классового врага сменил недобросовестный изобретатель, который, кстати сказать, и не собирался трогать СССР. Качинский схлестнулся с ним по собственной инициативе после просьбы, озвученной частными лицами. Впрочем, Александр Беляев этим сюжетным ходом обошел очень скользкий политический вопрос – а готов ли был Советский Союз оказать помощь Веймарской республике в случае какого-то внутреннего форс-мажора?
Роман «Продавец воздуха», написанный Александром Беляевым в 1928 году использует ту же сюжетную схему, что и романы «Радиомозг» и «Властелин мира». Английский авантюрист Бэйли с шайкой преступников заманивает в свои сети шведского профессора Энгельбрехта с дочерью, и, шантажируя их обоих попеременно, вырывает у профессора секрет «волшебного» изобретения – быстрого сжижения воздуха. Воспользовавшись слабой охраной северных берегов Сибири, Бэйли проникает в Сибирь по Северному Морскому пути, оборудует подземную восьмиуровневую базу в глубине Туруханского края (sic!), и начинает «сосать воздух», складируя его в подземных хранилищах. Со временем у него появляется постоянная клиентура – марсиане (sic!) – еще более злокозненные и еще более злобные, чем у Герберта Уэллса, ибо в отличие от уэллсовских марсиан не способны перенести межпланетные перелеты (в космосе они умирают от загадочной болезни «левитацион»). Бэйли отправляет на Марс замороженный воздух на марсианских кораблях-«беспилотниках» и получает взамен трансурановый элемент «иль», на котором работает вся его машинерия.
К этому времени мир замечает, что с атмосферой творится что-то нехорошее, и Советский Союз организовывает метеорологическую экспедицию во главе с Георгием Клименко, от имени которого и ведется повествование в романе. Клименко со своим проводником, якутом Николой, попадает в плен к Бэйли. Они разоблачают его авантюру: Клименко пишет подробный доклад о происходящем, а якут Никола с риском для жизни бежит из плена и передает доклад советским властям. Советское правительство перебрасывает войска к логову Бэйли и начинает войну за выживание всего человечества. Бэйли взрывает огромное количество сжиженного воздуха, который «сдувает» наступающую группировку Красной Армии, и разрушает города не только в Европейской России, но и Европе. Но красноармейцы пробивают штольню длинной несколько километров, и берут подземную крепость изнутри. Бейли кончает с собой, проглотив несколько «бисеринок» сжиженного воздуха, взорвавших его. «Лопнул купец», - как сказал якут Никола.
Начиная с этого времени, в сюжетах будущей войны тема социального противостояния сменяется темой технического противостояния; борьба изобретательских умов и война моторов сменяет романтику грядущей мировой революции. Это изменение в литературе коррелирует с изменением государственной политики в стране, с принятым Сталиным курсом на форсированную индустриализацию. Надежды на скорую мировую революцию у советского руководства развеялись окончательно. Если до этого фантастика побеждала врага за счет преимуществ социального строя, то теперь она была призвана побеждать врагов за счет лучшей техники. Однако мотив классовой войны никуда не ушел. Он изменился: фантастические произведения 30-х годов утверждают, что преимущества социального строя обеспечат Советскому Союзу научный и технический приоритет над капиталистическим окружением. Кроме того, мотив «мирового пожара» пережил короткий ренессанс перед самой Великой Отечественной войной, в 1938-1940 году.
***
Абсолютное техническое превосходство Советского Союза перед врагами в будущей войне описали: Владимир Киршон в спектакле «Большой день»[12], Петр Павленко в романе «На Востоке»[13], Николай Шпанов в романе «Первый удар»[14], Георгий Байдуков в повестях «Разгром фашистской эскадры» и «Последний прорыв», Сергей Беляев произведении «Истребитель 2Z» и многие другие советские писатели довоенного периода (Сергей Диковский «Подсудимые, встаньте!», В.С.Курочкин «На высоте 14», «Атака», «Бой продолжается» и пр.). Кроме того, на экраны страны выходило множество художественных и полухудожественных фильмов ‑ «Возможно, завтра», «Глубокий рейд», «На границе», «Танкисты», «Эскадрилья № 5 (Война начинается)», «Если завтра война». По мнению Владислава Гончарова, в 30-е годы романы о грядущей войне были отделены от остальной «несерьезной» фантастики в самостоятельный жанр, имеющий важное пропагандистское значение[15]. Главными врагами Советского Союза в этих произведениях выступали Япония на востоке и Германия на западе. Второстепенным врагом – Польша.
В романе Петра Павленко «На Востоке», вышедшем в 1937 году, описан сценарий нападения Японии на СССР. В середине 30-х годов именно Япония считалась (и как показали Хасан и Халхин-Гол – небезосновательно) наиболее вероятным противником в будущей войне. В романе японские войска атакуют советские рубежи на советско-маньчжурской границе, и неожиданно для себя натыкаются на хорошо подготовленную оборону. Против наступающих самураев используются все виды оружия, включая фантастические подземные электрические установки. Когда самураи выдыхаются, из подземных казематов выезжают советские танки и добивают врага. Центральной сценой романа становится речь Сталина на срочно созванном партийном съезде в Большом театре. Своей мистической силой эта речь меняет ход войны, вдохновляет бойцов в подземных казематах и ведет красноармейцев в решающее наступление. Сражение на земле затухает, и начинается сражение в небе. Советская дальняя бомбардировочная авиация бомбит Токио. Перед вылетом комиссар проводит политзанятие с личном составом, бросает лозунг «Коммунизм сметет все границы» и встречает полное понимание летчиков, которые и сами сознают, что «границей Союза являлась не та условная географическая черта, которая существует на картах, а другая, невидимая, но от этого еще более реальная, которая проходила по всему миру между дворцами и хижинами. Дворцы стояли по ту сторону рубежей». А значит, мир хижинам, война дворцам! Жилище потомка Аматэрасу рушится под стокилограммовыми бомбами. «Прими войну, Токио!»
«Оборонительная» война Советского Союза продолжается. На суше герои Павленко готовы «обороняться до самого Шанхая». В Китай и в Корею входят советские войска. В Японии начинается восстание Народного фронта. Чтобы спасти своего союзника по «Антикоминтерновскому пакту» от окончательного разгрома, Германия вместе с Польшей нападают на СССР с Запада. Но в тылу германской армии восстают рабочие центры, целые города. Начинается мировая революция.
Пьеса Владимира Киршона «Большой день» моложе романа Павленко на один год. Она была поставлена в нескольких театрах как «оборонная пьеса», но быстро была снята, поскольку Владимир Киршон 1937 году был арестован в числе наиболее ортодоксальных коммунистических литераторов, обвинен в принадлежности к «троцкистской группе в литературе» и расстрелян как «враг народа».
В пьесе Киршона воспроизведены первые два дня войны. После нанесения по СССР первого и неудачного удара немцы переходят к обороне на созданном заранее невиданном заградительном рубеже. Однако десантники майора Петра Кожина преодолевают его. Призванные в нацистскую армию рабочие – бывшие «красные фронтовики» переходят на сторону десантников Кожина. Начинается широкое наступление советских танков и авиации: «Мы наступаем, наступает Большой день!». В Чехословакии начинаются демонстрации трудящихся, во Франции к власти приходит правительство Народного фронта. Начинается восстание в самой Германии. Десантники получают новое задание – поддержать восстание, лететь в Германию, где каждому из них предстоит стать командиром отряда восставших рабочих.
В романе Николая Шпанова описаны первые двенадцать часов грядущей войны. Нападение Германии на СССР вызывает исключительный порыв патриотизма в советском народе. На Красной площади начинаются демонстрации добровольцев, требующих записать их в Красную Армию. Но Советская страна обходится силами своей кадровой армии. Все планы немцев срываются один за другим по логике исторической закономерности. У союзника Германии – панской Польши – возникают большие социальные проблемы в армии: в то время как польские летчики из шляхты пытаются под советскими бомбами выкатить из капониров свои самолеты и подняться в небо, аэродромная обслуга из крестьян предпочитает наблюдать за происходящим из щелей и укрытий.
Победу обеспечивает абсолютное превосходство Советского Союза в технике. Чего стоит только единственный в мире «волшебный» советский бомбардировщик с небывалым диапазоном скоростей. Ценой жизни двух летчиков уничтожена целая система подземных аэродромов фашистов. Германский пролетариат Гамбурга, превращенный фашистами в рабов, под бомбами советской авиации поёт Интернационал. Такой вот розовый ура-патриотизм образца 1930-х годов.
На примере рассматриваемых произведений можно увидеть следующие изменения в сюжетной линии грядущей войны в отечественной литературе:
1) Декларируется, что преимущества социального строя дают СССР абсолютное технологичное превосходство перед противниками;
2) В этих условиях первый удар империалистов, страшный и кровавый в сценариях 20-х годов, превращается в фарс, в «попытку с заранее негодными средствами»;
3) Красная Армия переходит в наступление; это наступление провоцирует начало пролетарского восстания в Европе и Азии.
Апофеозом описанного сюжета стал кинофильм «Если завтра война», созданный в 1938 году коллективом режиссеров под руководством Ефима Дзигана на основе кинохроники, снятой во время маневров Красной Армии по следующему сценарию. Войне предшествует длительный период напряженности. В это время обе стороны усиливают войска на границе (политкорректность 1930-х годов – наши противники в фильме одеты в старую кайзеровскую форму, но с «трехлучевой» свастикой). Начнется война с локальных столкновений на границе, которые отражаются местными гарнизонами пограничников, после чего мобилизация переходит в открытую форму. С воздуха страну прикрывает истребительная авиация (и у советских истребителей, и у противника неубирающееся шасси). И только с подходом основных сил начинаются полномасштабные боевые действия. Фильм постулировал полную готовность Красной Армии дать отпор внешнему врагу. К чести нашей армии, она была полностью готова – именно к подобной «неторопливой» войне. Это в настоящее время сценарий фильма кажется попаданием пальцем в небо, но тогда большинство не только населения, но и военной элиты нашей страны было уверено, что война именно такой и будет ‑ с поэтапной эскалацией конфликта. К сожалению, в источниках не указывается, сколько зрителей посмотрело этот фильм.
Но одновременно с этими «ура-патриотическими» и шапкозакидательскими сочинениями выходили произведения серьезных авторов – военных профессионалов, которые снова (как и в преддверии Первой Мировой войны) обратили внимание на прогностические возможности «военно-утопического романа». Например, Георгий Байдуков – участник перелета через Северный полюс в Америку, Герой Советского Союза – написал две фантастические повести «Разгром фашистской эскадры» (1938) и «Последний прорыв». Названия точно отражают содержание произведений: масштабные воздушные сражения, в которых неизменно побеждают советские летчики. И опять мы видим практически полное совпадение прогноза военного профессионала с реальностью: в «Разгроме фашистской эскадры» детально описана тактика, через два года примененная люфтваффе при потоплении линкора «Марат» на Балтийском и лидера «Ташкент» на Черном морях. В 1940 году инженер П.Гороховский опубликовал рассказ «Подводная война будущего». Военно-теоретический, а не художественный характер носит появившаяся в 1938 году повесть А.Шейдмана и В.Наумова «Воздушная операция будущей войны»[16].
Какие особенности разобранных литературных произведений бросаются в глаза, кроме общей неправдоподобности сценариев и фантастических ТТХ используемой Красной Армии техники? Это, прежде всего, утверждение предпочтительности советского наступления перед обороной. Именно подобная предпочтительность и порождала фантастическую военную технику и неправдоподобный сценарий, в котором иностранная интервенция отражается в течение нескольких часов.
Сюжеты литературных произведений свидетельствуют также о том, что сталинское руководство по-прежнему готовилось к революционно-классовой войне. Оно надеялось превратить войну против СССР в борьбу против фашизма и капитализма в своей собственной стране.
Фантастика в предвоенном СССР выполнила важнейшую функцию мобилизации общественного сознания накануне войны. А так как весь предвоенный период мыслился руководством страны и большей частью общества как «канун войны», то сценарии грядущей войны появлялись в фантастической литературе постоянно. И эта пропаганда сыграла свою роль: грядущей войны перестали бояться, ее стали чаять:
«И все же мы дойдем до Ганга
И мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя!»[17]
И мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя!»[17]
Начиная с 1936 года, в стране появилось добровольческое движение, когда наши парни отправлялись в Испанию на помощь республике. Советское общество было готово вести собственную войну.
Конечно, не одна литература сыграла в этом свою роль, но вся система социальных и культурных преобразований, осуществленных в Советской стране и получивших название «Культурная революция» и «Великий перелом». Но литература играла в этих процессах очень важную роль.
[1] См.: Голубев А.В. «Если мир обрушится на нашу республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-е – 1940-е годы : [текст] / А.В.Голубев – М., 2008. С.88-131.: Он же. Советское общество и «военные тревоги» 1920-х годов // Отечественная история. – 2008. - № 1. – С.36-58.; Курдюкина М.М. Угроза войны глазами красноармейцев в 1920-е годы [текст] /М.М.Курдюкина // Война и мир в историческом процессе (XVII – XX в.) Ч.1. – Волгоград, 2003. – С.277-284.; Симонов Н.С. «Крепить оборону страны Советов» : «Военная тревога» 1927 года и ее последствия // Отечественная история. – 1996. - № 3. – С.155-161.
[2] Толстой А.Н. Гиперболоид инженера Гарина : [роман] / А.Н. Толстой // Собрание сочинений, Том 4 – М., Художественная литература, 1958. – 831 с.
[3] Толстой А. Указ. Соч. С.829.
[4] Иванов, Вс., Шкловский, В. Иприт: [роман] / Всеволод Иванов, Виктор Шкловский. – Спб.: РЕдФИШ, ТИД «Амфора», 2005. – 399 с.
[5] Там же. С.339.
[6] Толстой А. Угольные пирамидки // Красная новь. 1925. № 7,8,9.; Толстой А. Сквозь Оливиновый пояс // Красная новь. 1926. № 4,5,6,7,8,9.; Иванов В., Шкловский В. Иприт. М., 1925.
[7] Эренбург И. Трест Д.Е. История гибели Европы [роман] / И. Эренбург // Собрание сочинений в девяти томах. – Т.1 – М., художественная литература, 1962. – 534 с.
[8] Ясенский Б. Я жгу Париж [роман] / Б. Ясенский – Курск, Курское книжное изд-во, 1963. - 303 с.
[9] Гончаров В. Указ. Соч. С.528.
[10] Беляев С.М. Радиомозг [Тест] ‑ М.-Л.: Мол. гвардия, 1928. 180 с.
[11] Беляев А.Р. Властелин мира [Тест] // Собрание сочинений, т.4 – М.: Молодая гвардия, 1963.
[12] Киршон В.М. Большой день. Фантастическая пьеса в 5 актах и 6 картинах [пьеса] / Владимир Киршон – М.: Л., 1936.
[13] Павленко П.А. На Востоке [роман] / Петр Павленко – М., 1937.
[14] Шпанов Н. Первый удар. Повесть о будущей войне [роман] /Николай Шпанов – М., 1939.
[15] Гончаров В. Указ. Соч. ‑ С.528.
[16] Гончаров В. Указ. Соч. ‑С.528.
[17] Советские поэты, павшие на Великой Отечественной Войне [Текст] – М.: Советский Писатель, 1965.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ
Свежие комментарии